Накануне поминальных дней на кладбище толкотня, и движения больше, чем
на Бессарабском рынке в базарный день. Красят оградки, белят бордюры,
заливают бетонные цоколя и обкладывают их плиткой, устанавливают
памятники. Все заказы как всегда «на вчера», всем срочно и только самое
лучшее, чтобы с гарантией на всю жизнь земную и не меньше половины жизни
загробной. Заказчики в крике, приемщики в шоке, установщики в мыле.
Редко, кто справляется с потоком заказов перед поминальными днями силами
своих бригад установщиков. Я на неделю зову на помощь рабочих из
области. «Дикие бригады». Они приезжают – хмурые, неразговорчивые и
неприхотливые, на раздолбаных ржавых микроавтобусах, в которых днем
возят цемент и гранитные плиты, а ночью спят вповалку, заякорившись у
края кладбища.
Самые отчаянные ночуют прямо на кладбище – разбивают в проходе между
оградок палатки и ночуют, жарят на спиртовках сосиски, греют чай,
выпивают для согрева водки. Охранники кладбища, по идее, должны их
гонять, но охранники тоже люди, и понимают «диких», кто за сто грамм
понимает, кто за двести, кто за открытку к столетию Тараса Шевченко.
Помню, разложились так мои «дикари» на Лесном кладбище, устроились, а
мне к ним приехать надо, на следующий день фронт работ обозначить. И,
как назло, машина сломалась, не выдержала поминальных гонок. Ловлю я
такси, говорю – Лесное кладбище – и еду.
А время позднее, к двенадцати ночи поближе.
Подъехали. Таксист у ворот кладбищенских притормозил.
- Заезжай, — говорю ему. – Вовнутрь заезжай.
Охранник из будки своей вышел, меня увидел, узнал, кивнул и ворота открыл.
- Туда? – таксист в темноту кладбища рукой ткнул.
- Туда, — говорю. – Там недалеко.
- Не поеду. Не-не. Не поеду и все.
А у меня пешая прогулка по ночному кладбищу тоже восторга не вызывает,
мне на дальний участок надо, а в кладбище 140 гектар, пока дотопаешь, да
ночью, по темноте.
Убеждал таксиста долго, деньги показывал, хоть в руки и не давал.
Убедил. Заехали мы. Едем. По краю дороги кусты и деревья лохматятся
какими-то косматыми рылами, скелеты крестов намогильных мелькают в свете
фар, бледные портреты умерших с памятников укоризненно поглядывают.
Гляжу, приуныл мой таксист, в сиденье вжался, по сторонам не смотрит,
шепчет чего-то, толи молится, толи себя ругает.
Когда из-за поворота фары осветили палатку и людей вокруг синюшного
огонька спиртовки, таксист не закричал только потому, что у него дыхание
перехватило. А так он всем телом показал, и мимикой, и жестами, как ему
закричать захотелось.
- Ты постой тут, — сказал я таксисту, когда он чуть отошел, и вернулась к
нему способность информацию воспринимать. – Я скоро. С товарищами
пообщаюсь и назад поедем.
Вот если бы таксист дорогу назад помнил, он бы меня вряд ли дождался,
будьте уверены, и денег ему даже не надо было. Укатил бы, только его и
видели. Да вот беда, дорогу он не запомнил, потому стоял на месте
смирно, лишь свет себе в салоне включил зачем-то.
Пообщался я с бригадиром «диких», разложили мы с ним при свете горелки,
какие завтра работы да на каких участках делать, ударили по рукам.
Помню, я внушение ему еще сделал, чтобы не шумели и не мусорили.
Впрочем, бригада была нормальная, насколько может быть нормальной
«дикая» бригада из области, спокойно ночующая в палатке посредине
кладбища.
Поехали домой.
Таксист молчал всю дорогу. Даже музыку не слушал. Под конец, у подъезда, когда я с ним расплачивался, голос подал.
- Вот расскажу кому, не поверят, — сказал и добавил почему-то. – Но я не расскажу.
Махнул я ему рукой и домой пошел.
Уснул моментально – набегался за день, наездился.
Жена разбудила меня через час, растолкала, вся всклокоченная,
перепуганная, в темноте два глаза аж светятся, так широко раскрыты.
- Там, — сказала. – На кухне. Холодильник.
- Логично, — ответил я. – Не в зале ему же стоять. Молодец. Место знает. Оценка пять.
И заснуть попытался. Но жена у меня упертая, особенно когда испуганная.
- Кто-то на кухне у нас, — прошептала жена и в плечо мне так вцепилась, что даже спать перехотелось.
- Ладно, — сказал. – Плечо мне отдай. Схожу, посмотрю, что там у нас.
А на кухне действительно холодильник, только весь какой-то раскрытый, и
ящики из морозилки выдвинуты. И свет на кухне горел. И нет никого.
Посмотрел я вокруг, под стол заглянул, в раковину тоже глянул на всякий случай, холодильник закрыл, свет выключил и спать пошел.
- Нормально все, — жене сказал. – Сквозняк.
Через час меня жена опять разбудила.
- Иди, — говорит. – Твой сквозняк, кажется, гречку с рисом перебирает.
Во второй раз на кухне обстановка была определенно похуже, чем в первый.
Свет опять горел, шкафчики нараспашку, и крупа гречневая с макаронами
по полу рассыпана. «Ну, — думаю, — определенно я чей-то дух с собой с
кладбища прихватил. Ишь, буянит, обживается».
Работники кладбища, как врачи, люди циничные, но в Бога верующие.
Перекрестился я. Водочки из холодильника достал, налил с полстакана,
хлеба отломал краюшку, сигаретку положил рядом, спичек коробок.
Извинился, если что не так, и пообещал завтра лично проконтролировать,
чтобы «дикие» после себя порядок оставили.
Остаток ночи спали мы спокойно.
А утром, как и обещал, заставил «дикую бригаду» на соседних могилках убраться, траву вырвать и оградки поправить.
Хоть и не появлялся никто больше на кухне, а слово есть слово.
