Оба-на!!!

За прилавком, между длинным парнем с морскими рыбками и приземистой бабусей со столь же морскими свинками, расположился мужчина, замотанный по брови шарфом. Он открыл клетчатую сумку и вынул оттуда трёхлитровую банку. На её дне, среди кусочков цветной бумаги, сидели эльфы.

Парень с морскими рыбками согнулся во втором своем метре и заглянул в банку.

- Это что? – спросил он с тоном превосходства хордовых над жесткокрылыми.
- Эльфы.
- Почём?
- Пятьсот рублей.



Парень уважительно протянул мужчине руку:

- Борис.
- Семён, – буркнул мужчина, снимая рукавицу.

Тут из-под локтя заглянула приземистая бабуся.

- И зачем они?
- Ну а хомяки твои зачем?
- Это морские свинки, - обиделась бабуся, – детям развлечение.

Морские свинки нахохлились, всем своим видом выражая нежелание кого-то развлекать.

- Эльф. Волшебное существо.
- И чего они умеют? Желания исполняют?

Лицо, замотанное шарфом, изобразило сарказм.

- Ага. Стоял бы я тут тогда.
- Может удачу приносят?
- Мне не носили.

Бабуся замолчала. Эльфы лениво ходили по банке, зевали, взмахивали крылышками. Ярко-оранжевая парочка прижалась личиками к стеклу.

Между рядов с клетками и аквариумами неспешно проходили разнообразные люди в пальто и пуховиках, с сумками и просто, взрослые и дети. Всё это разнообразие бубнило, перемешивалось и выдыхало пар из ртов. К Борису подошёл большой, ватой набитый дед. В ногах у него мыкался мелкий ребятёнок непонятного пола с варежками на резинках.

- Черви есть?
- Трубочник есть, мотыль.
- Деда смотри!
- Мотыля покажи.
- Деда-а-а!
- Вам два коробочка? Три?
- Чего он дохлый такой?
- Деда, это чего в банке, а?
- Где дохлый, мужчина? Путёвый мотыль.
- С какого он бока путёвый?
- Деда, смотри – девочки с крылышками!
- Розовый. Вкусный. Берите!
- Сколько просишь?
- Двадцать пять.
- Де-е-е-е-е-д-а-а-а!
- Уступи десятку за два коробка.
- Не могу, мужчина. Себе в убыток торгую.
- Дед!
- Три шкуры дерёте! Торгаши!
- Вы сколько брать будете?
- Да уж не ведро!
- Берите три коробка, десятку уступлю.
- Де-душ-ка!
- Ладно, давай два коробка, коль уступаешь.

Ватный дед отслюнявил червонцы и спрятал пакет во внутренний карман. Поближе к сердцу. Ребятёнок похлопал деда по колену.

- Деда! Ну смотри – фея!

Дед приблизил левый глаз к трехлитровой банке, поморгал и отодвинулся.

- Чего за звери?
- Эльфы.
- Деда, давай купим!
- Сколько просишь?
- Пятьсот.

Дед отодвинулся и загнал взглядом Семёна, банку и прилавок во внутреннюю прицельную рамку.

- Иди ты. На птичьем по двести никто не берёт.

Семён подтянул шарф и пробубнил:

- А я и не навязываюсь.
- Самцы?
- Поди разбери.
- Мотыля едят?
- Не. Они как бы любовью питаются.
- Ась?
- Любить их надо. Тогда живут. Без любви дохнут.
- Деда, бери! Я их уже люблю.
- Молчи, Валька! – ответил дед, оставив половую принадлежность ребёнка под вопросом.
- Мужчина, возьмите лучше морскую свинку! Полкило восторга!
- Нет, свиней вокруг и так полно. Свинья на свинье.
- Деда!
- Мелкие они у тебя. Морёные. Давай, за триста возьму.
- Четыреста.
- Совесть есть? Есть совесть у тебя, я спрашиваю?
- Ладно. Чтоб почин не спугнуть.

Семён подвинул банку к краю прилавка и кивнул Вальке.

- Протяни руку.
- Выбирать, да?
- Не. Они сами выбирают.

Крошечный эльф морозно-синего цвета вспорхнул Вальке на палец, ухватился ручонками и забрался в ладошку.

- Ну вот. Кормить его не надо, поить тоже. Люби только, одного не оставляй, а то заболеет.

Ватный дед ухватил ребятёнка за капюшон и потащил дальше.


У прилавка остановилась немолодая пара. Жизнь их склеивала, отрывала и опять сминала вместе. И вот уже они друг без друга не полны. Выпуклость к впадинке.

- Что это? Здрасти! – сказала женщина удивлённо.
- Эльфы.
- Посмотри, Серёженька, чудо какое!

Мужчина что-то буркнул и остался на месте.

- Они продаются? – женщина приблизила глаза к стеклу, осторожно постучала ногтем.
- Пятьсот рублей.

Женщина заворожено извлекла из кармана кошелёк. Семён пододвинул банку, но ни один эльф к ней в руки не пошёл.

- Дайте вот этого – зелёненького.
- Видите – не идёт он к вам.
- А вы достаньте.
- Не могу. Сам должен прийти.
- Так он не идёт.
- Вижу. Значит, не продам. Извиняйте.
- Как? Почему же?
- Им, эльфам, любовь нужна, иначе помрут.
- Ну вот и хорошо! Я его буду любить, ухаживать буду за ним.
- Ухаживать… Не продам, коли сам не идёт.

К прилавку пододвинулся муж.

- Я что-то не понял, тут рынок?
- Рынок-то он рынок, но… не продам. Ну сдохнет он у вас.
- Идём, Лен, - сердито дёрнул жену за рукав Серёженька.
- Но…
- Пошли. С психами я ещё не связывался.
- Хотите – тысячу заплачу? – сказала Лена.

Семён всплеснул руками.

- Барышня, да это тут причём? Вот я его вам продам, а он любовь к себе притягивает, требует. А ежели пересилит супруга вашего?
- Как это?
- Да просто. Магическое существо. Без пропитания ему нельзя, материального-то оно и в рот не возьмёт! Или супруга разлюбите, или эльф помрёт. Хорошенькая покупка.
- Вы… шутите, да?
- А вот, дамочка, возьми лучше свинью морскую! Или двух!
- Свинью? – испуганно спросила Лена.
- Ага! – радостно сказала бабуся и соломинкой простимулировала свинку показать свои стати.

Рыжий, косматый, угрюмый жирдяй забрался в колесо и сделал несколько шагов вперевалку.

- А? Глянь, какие кунштюки ушкваривает!


Зелёного эльфа, получил пятиклассник без шапки и двух зубов. Лимонно-желтый выбрал себе в хозяйки смешливую девушку с пирсингом. Вид железных шариков в носу, в губе и даже на языке потряс Семёна, но эльф не задумываясь вспорхнул ей на воротник. Бирюзовый эльф устроился в варежке сухонькой старушки с сияющими глазами. Она дала за него Семёну сто рублей мелочью и веснушчатое зимнее яблоко.

За три часа он распродал всех эльфов, кроме одного. Оранжево-красный, как язычок пламени, ни к кому не хотел идти.

- И часто они так… кочевряжаться? – спросил Борис.
- Да бывает.
- И чего тогда?
- Ну чего. Обратно отпускаю.

Борис достал термос кофе и развернул из фольги два бутерброда с копчёным салом. Приземистая бабуся скребла ложкой в кастрюле с картошкой и варёной рыбой. Семён перекусом не озаботился.

- Ты их где ловишь-то? Или секрет? – спросил Борис, активно жуя.
- Внучка ловит.
- А где?
- Да не скажет он, - сердито постучала ложкой о край кастрюли бабуся, - жмот.

- А чего не сказать-то? Я секретов не делаю. Берёт внучка моя, Милка, коробку акварельной краски. Только медовая нужна, и вообще лучше мёда добавить для густоты. Липового. Дальше – надо в ванной всё зеркало разукрасить акварелью, погуще так. И разрисовывать надо в темноте. И чтобы девочка разрисовывала. Как высохнет – вносим свечку, только зайти надо спиной вперёд. Самое оно, если на стекле останется одно окошко, или два, тогда может и приманишь. Потом просто – банку трёхлитровую приготовь. Перед зеркалом бумаги цветной настриги. У них же там всё серое, у эльфов, вот они на цвет-то и клюют. Ну а как они, стало быть, из зеркала полезут, ты их банкой и накрывай. Да! Забыл совсем! Одежду надо надеть шиворот-навыворот, эльфы тогда не увидят. И булавку медную прицепи на ворот. Чтобы того… глаза не отвели.

- Чего?
- Ну мне раз глаза отвели, так я целый час в ванной стоял и в зеркало пялился.
- Зачем?
- Выход искал.
- Из ванной?
- Тьфу, пропасть. Из зеркала

Слушатели расхохотались. Бабуся прохрюкалась и вытерла рот платком. Борис, опершись о прилавок, некоторое время ещё побулькивал, но вдруг поднял глаза и осёкся. Семён махнул рукой и выпустил сквозь шарф кубометр ротового пара:

- Да чего вам объяснять – всё равно не поверите!

Перед прилавком невесть откуда оказался неприятный, известный всему рынку детина. Звали детину Соплёй. Но звали его так за глаза и в верной компании.


Был он высок ростом и лицом широк – по блину на каждой щеке поместится. Волосы, брови и даже реснички - бесцветные, как подвальная плесень. Глаза васильковые и пустые, по меткому слову поэта: как два пупка. Сын директора рынка, и сволочь крайнего разбора. Сейчас он был слегка поддавши. В такие минуты его настроение колебалось на кромке. С одной стороны - буйное веселье, когда он бегал по рынку, натянув на голову отобранный у вьетнамцев малиновый бюстгальтер арбузного размера. С другой стороны – гадючья злоба, плевки в суп обедающим торговцам, затоптанная корзинка с котятами. А переход осуществляется лёгким толчком с любой стороны.


Сопля привалился к прилавку спиной, иронически глянул на толкущихся покупателей. Ухватил лапой плюгавого паренька с косенькими глазами.

- Эй, китайса, курить дай!

Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осовело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.

- О! Здорово, барбус!
- Здрасти, Эдуард Иваныч. – Улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.
- Ну, чё тут? Как торговля?

Барбус неопределённо скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квёлый, рыбок не берут, и свободных денег совершенно нет.

- Ладно, брось шлангом прикидываться. Курить будешь?
- Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у Вас!
- Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду!

Сопля придвинулся к Борису. Свёрнутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.

- Ладно, торгуй, мотылёк. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаёшь – значит мотылёк!
- Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! – улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.
- Здорово живёшь, Микитична!
- Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?
- На фитнес хожу. Знаешь что такое? Это когда спорт.
- Ну, дай-то Бог! – истово перекрестилась Микитична, - нам и без надобности уж.
- Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?
- Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!
- Так.
- Нету! Ни одной не продала! А всё конкуренты!
- Какие конкуренты?
- Да вот, – сказала подлая бабка и указала на Семёна, – пять клиентов отбил!

Семён и, отчасти, Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семёна с его банкой, как будто они только что вывалились из зазеркалья.

- Оппа! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?
- И чего? Купил, вон, место и стою. А что?
- Чего ты тут толкаешь?
- Эльфа вот.
- Дрянь какая-то летучая, - вклинилась Микитична, - больная наверное, не ест ничего! Сам говорил!
- Нуксь!

Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.

- Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!
- Ты давай не борзей! Поставь банку!
- Пасть закрой, дедушка! – элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семёну на лицо. Лицо тоже поместилось в ладони целиком.
- Эт! Ты руки-то убери!

Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головёнкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошёл в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов.

Семён перелез через прилавок и крикнул:

- Да что же?! Воруют же! Эй!

Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками – стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.

- Эй! Харя!

Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся об стекло.

- Тьфу! Да и пошёл ты! Щенок! Трус! Сопляк!

Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику.


Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары, резво помчались в толчею. Принесли Семёна с бурым от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьёв сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки.


Трупик эльфа, раскатанный кованными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго – зашипел и превратился в ничто.


Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно, после физических упражнений, да на морозце, выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскалённые добела пылинки плавали в косом луче. Сопля налил ещё стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал ещё один пельмень и пошёл отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист.

Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошёл к писсуару: на метлахской плитке распластана обёртка от конфеты.

Он вернулся к зеркалу и опять всмотрелся в ненаглядный прыщик. Но глаза уже сами скосились на писсуар. Цепь! Цепяра толстенная! Лежит в пятне солнечного света - даже звенья можно разглядеть. Что за чертовня? Сопля опять подбежал к писсуару, и даже заглянул в него. Ничего нет. Солнечный зайчик вдруг появился на ботинке. Сполз по замше на пол, скользнул к выходу из туалета, замер на месте. Вот она! Широкая цепь, нездешняя, как из гробницы фараона. Лежит на полу. Сопля наклонился над ней – цепь рассыпалась на солнечные пятна! Голова закружилась. Зайчики глумливо запрыгали по полу, вскочили на стену, подползли к зеркалу. С той стороны тупо смотрел мордастый юноша. Сопля подбежал к зеркалу, зацепившись ногой и вывернув плитку с куском бетона. Стекло обернулось прямоугольным окошком, и стремительно зарастало какой-то серой изморозью. В окошко смотрел он сам, длинная нить слюны свисала на воротник. За спиной стоял бледный юнец и вытаскивал из его кармана кошелёк. Второй юнец притоптывал в нетерпении у двери.

- Эй! – крикнул Сопля, ударив в окошко кулаком. - Эй там! Пацаны!

Увы, и его двойник, и тощие наркоманы совершенно ничего не видели сквозь зеркало. Сопля обернулся. Мир выцвел. Вокруг волнами разрасталась черно-серая плесень. С шипеньем истаивали и блёкли краски. Он всплеснул руками – спортивный костюм мазнул в воздухе алым. Цвет сползал и с него, стремительными акварельными дымными струями. С визгом Сопля рванул на тусклый свет в проём двери. Снёс плечом часть крошащейся стены, выбежал в огромную залу с мутным, взболтанным воздухом, стал посреди неё и взвыл совсем уж по-волчьи:

- Отче мой! Еже веси на небеси! Ну чего?! Пусть светится имя! Я больше не буду! Выпустите меня отсюда! Во имя Отца и Сына, аминь!

И дикая молитва помогла – в сажевой тьме Сопля увидел маленький квадратик живого цвета! Он пошёл к нему, расталкивая какие-то осыпающиеся шершавые столбы. А тьма наливалась силой, высасывала реальность, уже и руки стали как стеклянные – кости видно. Того и гляди – растворится. Но – нет. Успел. Успел, чтоб ему сдохнуть! Протиснулся сквозь радужное окошко! А тьма шипнула бессильно, да и сгинула. И он смеялся, смеялся до икоты, и катался по холодному фаянсовому полу. А потом кто-то невидимый опустил на него сверху большую стеклянную банку.